Но тут внутрь берлоги вломился «кулак».
В руке черноволосой возникла глиняная свирель.
— Еще шаг — и берег усеют трупы! — прошипела женщина. — Я не шучу.
Барталин по приказу Ильгара остановил «кулак».
— Вот это разумно, — кивнуло существо, усаживаясь на подстилку из камыша и совершенно не смущаясь своей наготы. Глина осыпалась с лица, обнажила молочно-белую кожу.
— Что ты за тварь? — процедил сквозь зубы Ильгар. Холод проник в каждую его косточку; даже боль в разодранном плече не чувствовалась.
— Убейте ее! — проревел из-за спин бойцов Альстед. — Не разговаривайте с демоном!
Ни один воин не пошевелился. Только Ромар сделал короткий шаг навстречу сидящей, но той стоило лишь приподнять свирель, чтобы чернокожий остановился.
Женщина послала Дарующему холодную ухмылку.
— Будь сейчас ночь — ты бы кричал гораздо громче, Человек-В-Железе. А потом замолчал бы навсегда.
— Отвечай на вопрос, — потребовал десятник. — И помни: дернешься — голову отрежу.
Ответом ему послужил смех. С такой издевкой мог смеяться лишь тот, кого не пугали угрозы, и кто был уверен в своем преимуществе над врагом.
Ильгар ей верил. Улыбнулся сам — мол, готов рискнуть.
— Предлагаю сделку, — прошипела женщина. Сорвав оперение, ловко протолкнула стрелу, чтобы наконечник вышел с другой стороны раненого плеча. Здоровой рукой легко обломала его. С чавкающим звуком вытащила стрелу. На лице не дрогнул ни один мускул! Черноволосая вытерла ладонь об подстилку и продолжила: — Вы уйдете, оставив меня в покое, и этой ночью я не стану… играть.
— Щедро, — хмыкнул в бороду Барталин. — Может, тебе еще платье сшить на прощание? Чтоб задницей не сверкала?
— Не вам торговаться. Убьете меня — умрут люди. Наши жизни связаны. Вы в худшем положении.
— А ты не думаешь, что все эти бедолаги предпочли бы смерть? — вспыхнул Дарующий. — Свою — в обмен на твою, проклятая тварь?
— Сильно сомневаюсь. Люди будут цепляться даже за самую убогую жизненку. Я вас знаю. К тому же, не собираюсь убивать их. Убежище почти готово — через две ночи отпущу остальных. Оставлю двух-трех мужчин покрепче для своих нужд.
— Если будет, кого отпускать, — пробурчал Дядька.
— Как повезет, — хмыкнула женщина. — Повторюсь: не вам торговаться. Уносите ноги, пока не передумала.
Воткнуть бы ей нож под ребра, а потом бросить в костер, как поступали со всеми демонами, но друг она и впрямь способна убить разом всех пленных? Выражение ее лица говорило, что так и случится. Значит, договор?
— Мы оставим тебя в живых. Ты не станешь петь и позволишь нам перейти реку. Людей отпустишь через два дня.
— Мое слово вам порукой. Моя кровь — заверение.
Она подхватила обломок стрелы и наконечником прочертила через лоб глубокую рану. Кровь потекла по щекам, но женщина лишь улыбалась. Вытерев лицо ладонью, протянула ее Ильгару.
— Ну же, Человек-С-Печатью, смелее!
Они пожали руки.
Было слышно, как ругается Дарующий. Его трясло от гнева, презрения и собственного бессилия.
— Теперь можете идти, — черноволосая откинулась на ложе.
Последним из Убежища выходил Ильгар.
— Постой, Человек-С-Печатью. Мне нужно кое-что тебе сказать.
— Слушаю.
— Мне плевать, что несет вас на другую сторону реки. Мне плевать, что будет с вами там, за лесами и Нарью. Но ты мне интересен. Из-за Печати. Она опасна, человек. И делает тебя уязвимым. Будь осторожен с теми, кто старше людей. Ты для них — как светлячок в беспросветном мраке. Но светлячок с осиным жалом, так что пощады не жди. Буду рада увидеть тебя снова.
— Ты — зло?
— Часть того, что многие привыкли называть злом. Но у зла много лиц, не все из них по нраву смертным. Не я заронила крупицу тьмы в себя, не я. И во мне есть… свет.
Ильгар кивнул и вышел вон.
Пока Партлин и Тафель искали более-менее пригодный склон для спуска мулов и телеги — он держался у входа в берлогу, не снимая ладони с рукояти кинжала. Мало ли. Задумчивый взгляд обращался то к краешку солнца, то к узкой полоске противоположного берега.
На темном небосводе вспыхнула первая звезда, закатная охра быстро теряла краски.
Десятник продолжал мелко дрожать, словно только что выбрался из проруби и мокрым стоял на пути зимнего ветра.
От вопросов болела голова.
Что за тварь? Откуда у нее такая мощь? Как почувствовала, что он заклейменный? Почему не убила сразу, ведь понятно — просто не захотела! На эти вопросы ответить могли разве что эйтары или Сеятель. Но даже до последнего добраться проще, чем вытрясти из следопытов разъяснения.
— Ма! — детский крик неприятно резанул по ушам. — Ма-а-а!
Дан стоял на коленях рядом со скорчившимся телом. Мальчишка разгонял руками рои мух, толкал и тряс обнаженную женщину.
Ильгар сжал зубы. Покосился на черный вход в глиняную хижину. Нож так и просился в руку. Дан, тем временем, взял у подоспевших жрецов бурдюк с вином. Принялся поить мать.
В это невозможно было поверить, но женщина слабо отвечала на заботу. Ее плечи дрожали, пальцы судорожно сжимались и разжимались, тело выгибалось, как от страшных судорог…
Тихий мелодичный свист наполнил воздух, подстегивая названных гостей убраться прочь. Ильгар сам не помнил, как оказался рядом с мальчишкой.
— Отойди.
Подхватил несчастную на руки, быстро понес к телеге. Следом за ним спешил Дан. Тагль уже настелила плащей поверх мешков с крупами.
— Аккуратнее! Она едва жива.
Жрица заботливо укрыла спасенную одеялом, подожгла пучок лечебных трав. Запахло камфарой, хвоей и еще чем-то терпко-сладким.